25Эволюция творчества З. Зиника: от «Перемещенного лица» к «У себя за границей».
Эволюция творчества Зиновия Ефимовича Зиника: от «Перемещенное лицо» к «У себя за границей»
Родился в Москве 1945. Прозаик. Вынужден эмигрировать в Израиль 1975. Все известные произведения были напечатаны уже в эмиграции. Зиник уехал – чтобы писать. И писать иначе, совсем по-другому. Он сменил судьбу и сменил литературу как судьбу – резко и окончательно.
В своих романах 3иник в различных вариациях, всегда психологически глубоко раскрывает тему третьей эмиграции. При этом он сопоставляет жизнь в Москве с жизнью в Израиле или Англии… во многих деталях дает яркое описание действительности Москвы начала 70-х г., но внешние события уходят у него на второй план по сравнению с внутренними переживаниями. Он часто использует способ выражения различных точек зрений через введение подставных рассказчиков или включение вымышленных писем, и т.о. внешние события обретают психологическую глубину.
произведение "Эмиграция как литературный прием". его интересуют не окружающие, а собственный герой – герой-сюжет, – то есть некий образ, не претендующий на изначальную цельность. Сам герой вымышлен постольку, поскольку умышленна любая мифология, в том числе и собственная. Он придумывает свой облик, узнает-творит в постоянной оглядке на других и на себя со стороны, чужими глазами.
Основная проблема писательства – вопрос стиля. В прозе Зиника стиль появляется как производная нескольких очень разных обстоятельств, и главное среди них – мечта об ином, об иностранном языке.
Не для того Зиник менял судьбу, чтобы стать эмигрантским писателем. Он хочет быть западным писателем, пишущим по-русски, то есть на своем личном иностранном языке. С течением времени всё более ощутимо Зиник становится переводчиком с русского на эмигрантский. он борется с привычным образом писателя-эмигранта, отрицает его, как новатор отрицает традицию. Вызов по крайней мере всегда чувствуется.
Эмиграция Зиника – это по существу попытка сменить тему на более для него продуктивную.
Название одной из первых вещей Зиника эмигрантского периода – "Перемещенное лицо"1977. Кроме прочего это еще и авторская характеристика. Всё, написанное Зиником после отъезда из Союза, написано о "перемещенных лицах" и от имени одного из них. Его герой – человек, родившийся в России и оказавшийся вне России, постоянно и разнообразно выясняющий отношения со своим прошлым и со своей "доисторической" родиной.
сквозной персонаж зиниковой прозы, одержимый прошлым как болезнью, облученный черным солнцем Исхода, почти потерявший себя в великом смятении. Так в литературу приходит новый герой, а появление нового героя есть по всем приметам обновление литературы.
И в стилевой эволюции Зиника заметнее всего изменение интонации рассказчика, то есть эволюция героя. По советским меркам это, конечно, человек "застойного периода", а по западным меркам наш герой-эмигрант со своей провокационной истерикой и отрефлексированной раздвоенностью, конечно, монстр, пусть и вполне обаятельный. Осознавая это свое качество, он ищет общества себе подобных. В романе "Лорд и егерь" 1990 все уже в сборе, все друг друга нашли. Неизвестно еще, кто кого перещеголяет. Но вспомним, что выбор персонажей и выбор температуры зрения определен самоощущением героя. Герой суммарен, рассказчик смотрится в разные лица как в зеркала, чтобы ловить в чужом свое (а в своем чужое). "Литература – это тоска по несостоявшемуся разговору...
Такой открытое выведение литературы из тактики личного разговора поразительно. Мы говорим "герой" или "рассказчик", стараясь избежать слова "автор". И, наверное, зря. Автор в этой прозе явно присутствует, но он не одно из действующих лиц и не каждое, но отчасти, а "может-быть-любое". И, может быть, именно это странное занятие больше, чем любое другое, превращает зиниковского эмигранта-изгоя в героя своего времени.
Его герои просто одержимы проблемами оправдания-обвинения в их, так сказать, диалектическом единстве. В их диалоге. Чем может закончиться, разрешиться этот вечный разговор? Только снятием проблемы, то есть непризнанием за человеком этой странной обязанности – непременно быть правым. Объявлением что ли нравственной автономии.
Вот как раз этот покой героям Зиника даже не снится. Бешеная, страстная жажда определенности захлестывает страницы – тоска по попранной правоте. И Алек, герой рассказа "Дорога домой", слышит собственный стон, по-настоящему оправданный только в устах библейского Иова: "Господи, за что же ты так не любишь мою жизнь".
Это какая-то особая проза: проза-выяснение, проза-самоопределение. В основе почти всех внутренних конфликтов романа – спор между предателем, узником и тираном, или только между предателем и узником, но оба действуют как настоящие тираны. Жесткость выбора ролей может показаться искусственной, но, вживаясь в ситуацию, чувствуешь, что существо спора актуально для любого человека, не вовсе чуждого рефлексии, старающегося жить с открытыми глазами. Сюжет так или иначе строится на столкновении героя со своим двойником, то есть с самим собой. Это бой с тенью. В этом споре почему-то невозможно перемирие, нельзя успокоиться на том, что в области поступков не бывает ничего безошибочного, как не бывает предмета без обратной стороны.
Родился в Москве 1945. Прозаик. Вынужден эмигрировать в Израиль 1975. Все известные произведения были напечатаны уже в эмиграции. Зиник уехал – чтобы писать. И писать иначе, совсем по-другому. Он сменил судьбу и сменил литературу как судьбу – резко и окончательно.
В своих романах 3иник в различных вариациях, всегда психологически глубоко раскрывает тему третьей эмиграции. При этом он сопоставляет жизнь в Москве с жизнью в Израиле или Англии… во многих деталях дает яркое описание действительности Москвы начала 70-х г., но внешние события уходят у него на второй план по сравнению с внутренними переживаниями. Он часто использует способ выражения различных точек зрений через введение подставных рассказчиков или включение вымышленных писем, и т.о. внешние события обретают психологическую глубину.
произведение "Эмиграция как литературный прием". его интересуют не окружающие, а собственный герой – герой-сюжет, – то есть некий образ, не претендующий на изначальную цельность. Сам герой вымышлен постольку, поскольку умышленна любая мифология, в том числе и собственная. Он придумывает свой облик, узнает-творит в постоянной оглядке на других и на себя со стороны, чужими глазами.
Основная проблема писательства – вопрос стиля. В прозе Зиника стиль появляется как производная нескольких очень разных обстоятельств, и главное среди них – мечта об ином, об иностранном языке.
Не для того Зиник менял судьбу, чтобы стать эмигрантским писателем. Он хочет быть западным писателем, пишущим по-русски, то есть на своем личном иностранном языке. С течением времени всё более ощутимо Зиник становится переводчиком с русского на эмигрантский. он борется с привычным образом писателя-эмигранта, отрицает его, как новатор отрицает традицию. Вызов по крайней мере всегда чувствуется.
Эмиграция Зиника – это по существу попытка сменить тему на более для него продуктивную.
Название одной из первых вещей Зиника эмигрантского периода – "Перемещенное лицо"1977. Кроме прочего это еще и авторская характеристика. Всё, написанное Зиником после отъезда из Союза, написано о "перемещенных лицах" и от имени одного из них. Его герой – человек, родившийся в России и оказавшийся вне России, постоянно и разнообразно выясняющий отношения со своим прошлым и со своей "доисторической" родиной.
сквозной персонаж зиниковой прозы, одержимый прошлым как болезнью, облученный черным солнцем Исхода, почти потерявший себя в великом смятении. Так в литературу приходит новый герой, а появление нового героя есть по всем приметам обновление литературы.
И в стилевой эволюции Зиника заметнее всего изменение интонации рассказчика, то есть эволюция героя. По советским меркам это, конечно, человек "застойного периода", а по западным меркам наш герой-эмигрант со своей провокационной истерикой и отрефлексированной раздвоенностью, конечно, монстр, пусть и вполне обаятельный. Осознавая это свое качество, он ищет общества себе подобных. В романе "Лорд и егерь" 1990 все уже в сборе, все друг друга нашли. Неизвестно еще, кто кого перещеголяет. Но вспомним, что выбор персонажей и выбор температуры зрения определен самоощущением героя. Герой суммарен, рассказчик смотрится в разные лица как в зеркала, чтобы ловить в чужом свое (а в своем чужое). "Литература – это тоска по несостоявшемуся разговору...
Такой открытое выведение литературы из тактики личного разговора поразительно. Мы говорим "герой" или "рассказчик", стараясь избежать слова "автор". И, наверное, зря. Автор в этой прозе явно присутствует, но он не одно из действующих лиц и не каждое, но отчасти, а "может-быть-любое". И, может быть, именно это странное занятие больше, чем любое другое, превращает зиниковского эмигранта-изгоя в героя своего времени.
Его герои просто одержимы проблемами оправдания-обвинения в их, так сказать, диалектическом единстве. В их диалоге. Чем может закончиться, разрешиться этот вечный разговор? Только снятием проблемы, то есть непризнанием за человеком этой странной обязанности – непременно быть правым. Объявлением что ли нравственной автономии.
Вот как раз этот покой героям Зиника даже не снится. Бешеная, страстная жажда определенности захлестывает страницы – тоска по попранной правоте. И Алек, герой рассказа "Дорога домой", слышит собственный стон, по-настоящему оправданный только в устах библейского Иова: "Господи, за что же ты так не любишь мою жизнь".
Это какая-то особая проза: проза-выяснение, проза-самоопределение. В основе почти всех внутренних конфликтов романа – спор между предателем, узником и тираном, или только между предателем и узником, но оба действуют как настоящие тираны. Жесткость выбора ролей может показаться искусственной, но, вживаясь в ситуацию, чувствуешь, что существо спора актуально для любого человека, не вовсе чуждого рефлексии, старающегося жить с открытыми глазами. Сюжет так или иначе строится на столкновении героя со своим двойником, то есть с самим собой. Это бой с тенью. В этом споре почему-то невозможно перемирие, нельзя успокоиться на том, что в области поступков не бывает ничего безошибочного, как не бывает предмета без обратной стороны.