Религиозно-философская концепция романа Л. Леонова «Пирамида». История изучения произведения в литературоведении.
Философский пафос книги направлен на опровержение глав¬ной христианской истины: «Бог есть любовь». Бог не отзывается на мольбы и просьбы людские. В мире «Пирамиды» человек принципиально не имеет возможности общаться с Богом.
В мире «Пирамиды», конечно, нет места для церкви как духовного организма, тела Христова. Церковь если и упоминается, то предстает как политическая пар¬тия со своей «доктриной». Всякое проявление святости сразу по¬гружается в ироничный, снижающий контекст. Святые названы «деятелями высшей номенклатуры», их под¬виги — «сеансами самоизнурения». Крест как «пароль» или «фирменное клеймо». Задумываясь над тем, что распятия и иконы лишены «чудодейственной силы», Матвей говорит что «человек всегда творил Всевышнего по своему подобию и приходит к убеждению: «Церковь неспособна создать бо¬жественный образ, эквивалентный уровню достигнутого знания» .
Матвей, следовательно, не знает (или не верит), что образ Бо¬жий явил Спаситель: «Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» . Лоскутов отвергает основанный на этом факте догмат иконопочитания, для него — пустой звук.
И после посещения Шатаницкого и появления фантома Вадима дом очищают не крещенской водой, а керосином и т. п. Беспомощна молитва (которая не может даже исцелить радикулит), беспомощно крестное знамение, беспомощны иконы. Нечто подобное происходит в романе Булгакова «Мастер и Маргарита», где бедный Иванушка Понырев бегает с картонной иконкой, пытаясь защититься от демонской силы, — конечно, совершенно безуспешно.
Вообще иконы постоянно мешают Матвею: то святитель Никейского собора представляется ему напуганным старичком, прислушивающимся к его вольномыслию, то он не выдерживает взгляда с образа из красного угла, и справедливо сказано о нем, что он прорубался к истине, невзирая на лики, «включая и Того, кто (...) взирал на священника из своего угла» (1, 319). Ведь если взглянуть на Лик прямо, то высветится такая правда, в свете которой окажутся мишурой все измышления падшего человеческого разума.
В «пирамидной» эсхатологии человеческая судьба рассматривается в чисто физическом, земном аспекте. Вопрос о бессмертии души, о судьбе ее в вечности даже не ставится. Внутренний человек, его душевные движения, мучительная борьба с грехом, покаяние и подготовка к вечной жизни — все оставлено за пределами художественного мира романа. Равно как вне его мира остается цель и смысл бытия человека — спасение души.
определение идей романа как «еретических» неточно. Осью и стержнем романа, исполненного антидостоевского пафоса, ста¬ла мысль о том, что Бог предал человека. Столь грандиозная по¬пытка опровержения христианства возникла на русской почве. Новый синедрион, новое судилище над Христом — в который уже раз в ушедшем веке — совершилось на духовном пространстве Руси Святой.
Леонов оставил нам потрясающий образец того, каким может стать сознание человека и человечества накануне апокалиптических событий. Каков может быть новый вызов Богу на рубеже XXI столетия. И в этом смысле «Пирамида», несомненно, роман-предупреждение.
В мире «Пирамиды», конечно, нет места для церкви как духовного организма, тела Христова. Церковь если и упоминается, то предстает как политическая пар¬тия со своей «доктриной». Всякое проявление святости сразу по¬гружается в ироничный, снижающий контекст. Святые названы «деятелями высшей номенклатуры», их под¬виги — «сеансами самоизнурения». Крест как «пароль» или «фирменное клеймо». Задумываясь над тем, что распятия и иконы лишены «чудодейственной силы», Матвей говорит что «человек всегда творил Всевышнего по своему подобию и приходит к убеждению: «Церковь неспособна создать бо¬жественный образ, эквивалентный уровню достигнутого знания» .
Матвей, следовательно, не знает (или не верит), что образ Бо¬жий явил Спаситель: «Бога не видел никто никогда; единородный Сын, сущий в недре Отчем, Он явил» . Лоскутов отвергает основанный на этом факте догмат иконопочитания, для него — пустой звук.
И после посещения Шатаницкого и появления фантома Вадима дом очищают не крещенской водой, а керосином и т. п. Беспомощна молитва (которая не может даже исцелить радикулит), беспомощно крестное знамение, беспомощны иконы. Нечто подобное происходит в романе Булгакова «Мастер и Маргарита», где бедный Иванушка Понырев бегает с картонной иконкой, пытаясь защититься от демонской силы, — конечно, совершенно безуспешно.
Вообще иконы постоянно мешают Матвею: то святитель Никейского собора представляется ему напуганным старичком, прислушивающимся к его вольномыслию, то он не выдерживает взгляда с образа из красного угла, и справедливо сказано о нем, что он прорубался к истине, невзирая на лики, «включая и Того, кто (...) взирал на священника из своего угла» (1, 319). Ведь если взглянуть на Лик прямо, то высветится такая правда, в свете которой окажутся мишурой все измышления падшего человеческого разума.
В «пирамидной» эсхатологии человеческая судьба рассматривается в чисто физическом, земном аспекте. Вопрос о бессмертии души, о судьбе ее в вечности даже не ставится. Внутренний человек, его душевные движения, мучительная борьба с грехом, покаяние и подготовка к вечной жизни — все оставлено за пределами художественного мира романа. Равно как вне его мира остается цель и смысл бытия человека — спасение души.
определение идей романа как «еретических» неточно. Осью и стержнем романа, исполненного антидостоевского пафоса, ста¬ла мысль о том, что Бог предал человека. Столь грандиозная по¬пытка опровержения христианства возникла на русской почве. Новый синедрион, новое судилище над Христом — в который уже раз в ушедшем веке — совершилось на духовном пространстве Руси Святой.
Леонов оставил нам потрясающий образец того, каким может стать сознание человека и человечества накануне апокалиптических событий. Каков может быть новый вызов Богу на рубеже XXI столетия. И в этом смысле «Пирамида», несомненно, роман-предупреждение.